Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

А скалы белые, и кудрявые зеленые леса над ними… Зеленые шапки, высокие, под самые облака, стоят над морем, и на них — белые обрывы.

— Тут зимой льда нет. Тут никогда море не замерзает, — говорил Позь.

— А помнишь, Позь, ты рассказывал про лоча[168]? — спросил Чумбока. — Где они теперь? И как зовут того… ну…

— А-а! Академик! — осклабился Позь и тут же нахмурился. — Не едет!

Позь задумался.

— Я звал его сюда.

Позь мог быстро выучить любой язык. Он знал по-русски, даже научился писать, но зачем это теперь ему? Он рассказал, как был с Миддендорфом на Шантарских островах, плыл по морю на судне.

Отец Позя — тунгус, переселившийся к гилякам. Мать Позя была очень красивая гилячка. Первый раз Позь попал в Охотск давно, мальчиком.

— Бревенчатые избы у русских, — говорил он. — Дым валит из труб на крышах. Труба не на особицу и сложена из камня.

— Как это крыши не падают? — спросил Чумбока.

— Сначала и я думал так, — отвечает Позь. — А крыша из тонких полос железа, или из расколотых бревен, или даже из досок… Такое разве я видел когда-нибудь? Только лодки делают из досок. А тут — целый дом, разве это лодка? Разве нет жердей и коры? А так, конечно, красивей… Потом я привык и все понял.

Все ново, а для живого ума Чумбоки все интересно. Он с жадностью запоминает все. Там другой мир.

— Люди не на собаках и не на оленях ездят, а верхом на лошадях. У людей валенки на ногах, на самих — нагольные тулупы.

Позь рассказал, как впервые в жизни увидел корову и лошадь. В избе, где остановились, были такие диковины, что голова пошла кругом. Под столом за решеткой сидели птицы. Петух утром пел…

— «Зачем такие птицы? — подумал я. — Почему их не съедят?» Сказали, что от кур весной будут яйца… Разве нельзя набрать яиц на озерных островах? А амбары из толстых бревен. В амбарах в мешках мука, мороженые пирожки с черемухой мешками и мешками же мороженые пельмени. А печка! Это целый дом в доме. Пирожки принесли с мороза, разогрели в печке, и они стоят горячие, как будто только что испеклись… А какой высокий хлеб! Это не пампушки! В окнах не бумага в решетнике, а слюда или даже стекло. Печи кладут из кирпича, который делают из глины. Его обжигают, как посуду.

Потом Позь бывал у русских не раз. Когда надо было провести экспедицию, приехавшую из главного их города Петербурга, русские сами нашли Позя. Это было не очень давно. Перед поездкой Позя с Алешкой. Начальник экспедиции был из Петербурга. Позь прошел с ним весь Большой Каменный хребет. А потом ходил с другими русскими. Недавно один русский приезжал к нему из Аяна и торговал. Позь знал цену золота и знал, как его добывать.

Позь бывал в разных странах. Он встречался с китобоями, торговал с ними и не боялся их. В Иски про него говорили, что он знает язык рыжих. Все нивхи гордились, что среди них есть такой человек.

А леса Западного Сахалинского хребта все выше подымались к небу, и все круче белели громадные обрывы…

Море тихо. Чуть дует ветерок. Питкен и Чумбока обогнули южную оконечность острова.

Раннее утро. Море мерцает, все в пятнистых бликах. Вдали голубые широкие полосы вод, и чем дальше, тем они светлей, а далеко-далеко море почти белое.

В бесконечной дали парусник, и кажется, что он стоит в воздухе, над белой поверхностью моря.

«Там светлей, скоро солнце взойдет», — думал Чумбока.

Светлые квадраты проступают из мглы на далеком голубом мысу. Это видна деревня, в которую едут друзья.

— Вон айны живут, — говорит Позь.

— Какие большие дома! — удивляется Чумбока.

— Склады. Соль там есть, водка, рис. Там японец рыбу складывает. Но дом все же не такой большой, как с моря утром кажется. У-у! Вон рыжий ходит, — говорил Позь про дальний парусник. — Но это не то судно, которое у вас было, не столько мачт…

Взошло солнце. С моря подул ветер. Лодка быстро шла к деревне.

Вскоре стали видны освещенные солнцем дома, крытые соломой, и дощатые сараи. На берегу виднелись чаны для засолки рыбы. Люди ходили по берегу.

— У всех бороды большие… — заметил Чумбока. — Но почему все люди такие лохматые и волосатые?

— Это айны! — сказал Питкен и всхлипнул.

Он вспомнил, как когда-то вот так же в лодке с товарищами приезжал он в такую же айнскую деревню на восточном берегу, чтобы высватать Хивгук. Где она теперь?

Питкен понимал, что если сейчас он ничего про жену не узнает, то надеяться больше не на что. Тогда хоть выходи на берег и кричи, кричи, обращаясь к морю… Но ведь крик не долетит туда, где жаркие края, где многолюдные города… А там, в густой толпе, рыжие китобои, может быть, ведут на продажу аинок и гилячек…

Японцы пригласили гиляков в дом. Позь, Питкен и Чумбока пошли под травяной навес, в дверь. Пришлось разуваться. Так тут полагается. Все сидят на соломенных циновках, стоят мешочки с рисом. Разные подносы с рисунками. Картины с голыми японками. Сабли, ножи, чугуны.

У Позя кинжал за поясом и пистолет спрятан в кармане. Он разговаривает с японцами на их языке, спорит, бросает им шкурки, отбирает обратно, чуть не вырывает из рук.

«Настоящий торговец!» — думает Чумбока.

Тут тепло. Бежит ручей между сопок. Веселая тайга. Домики чистые, красивые.

Хивгук и тут нет…

Чумбока быстро сошелся с айнами. Сначала он смотрел, как они выбирают рыбу из невода. Невод был хороший, крепкий и длинный, не то что у гиляков. Только гольды на Мангму так крепко вьют бечевки.

Айны не торопясь, лениво и печально перебирали сети своими черными руками. Все они, как казалось Чумбоке, были печальные или сонные.

Чумбока стал помогать. Он быстро собирал рыбу, носил ее в ведрах и корытах. Это всем понравилось.

После работы Чумбока разговорился с бородатыми.

Они были какие-то странные люди. О чем с айном ни заговоришь, тот повернет разговор на японского рыбопромышленника.

— Мы глупые, а хозяева умные! — говорил скуластый старик айн с сизой бородой и багровыми щеками. Глаза у него были черные и острые, как у Хивгук. По глазам казался он живым и быстрым. Но на самом деле старик был медлителен и вял. — Ум у них узнается по толщине: кто всех толще, тот самый умный.

«Ну, это не беда! — думал Чумбока. — Я видел и похуже!»

— Вот в этом амбаре у них риса много-много. Водки много. — Старик с завистью прищелкнул языком, кивая на большое дощатое здание. — Там есть все.

— А нам не дают, вот и невесело поэтому, — заметил долговязый молодой айн. — Сами едят, а нам не дают.

— А где же японцы? Разве они не работают? — с любопытством спрашивал Чумбока. — Почему их не видно?

— Сейчас японец обедает. Вон в тех домиках…

Эти домики-шалаши с широкими окнами и крутыми, высокими травяными крышами очень нравились Чумбоке. В одной раме была вставлена разноцветная бумага. Другое окно было открыто. И над входом еще одна крыша — низкий травяной навес. Дом похож на голову человека в высокой шапке с низким козырьком. И как будто бы из-под козырька, над самой землей, один глаз прищурен, смотрит хитрый, злой… Дом уперся глазами в землю…

Человек в цветном халате вышел из домика. В руках у него тазик. Он набрал воды из кадушки и ушел.

— Мыться любят, — сказал айн, подымаясь.

При виде хозяина-купца все длиннобородые рабочие стали расходиться по местам и взялись за тяговую веревку невода.

Под крутым берегом, на песке, цепью тянулись их падающие фигуры.

— Всех айнов связали на одну веревку, — усмехнулся Позь. — Айн работает, а японец целый день спит.

Позь накупил котлов, ножей, сабель, посуды, чашек и собирается домой.

— Да, тут тепло, много рыбы. Конечно, хорошо поспать после обеда… У хозяев чистенькие шалаши.

На берег вышел толстый японец в голубом халате, с палкой в руке. Когда он приблизился, Чумбока рассмотрел его хорошенько. У него было молодое, но тучное бледно-желтое лицо с выражением важности.

Чумбока подумал, что он похож на сытого водяного воробья или на молодого откормленного щенка, который о трудом поворачивает голову.

Японец вышел на обрыв и что-то закричал айнам. Потом заглянул в бочки, поговорил с аинками, которые вязали сушеную рыбу в тюки, посмотрел на вешала, поставленные на мысу, там, где морской ветер обдувал их со всех сторон.

Питкен, печально сидевший на берегу, вскочил и низко поклонился японцу.

«Вот он какой, японский промышленник!»

Теперь Чумбока хорошо видел его. На голых толстых желтых ногах привязаны соломенные подошвы, приклеенные к красной деревяшке. А лицо бледно-желтое, шея толстая, под глазами мешки…

Мутный взор купца скользнул по Чумбоке.

«Не все люди на свете такие злодеи, как маньчжурские хунхузы[169], — думал Чумбока, глядя на важного японца. — Правда, он с палкой…»